Свист ветра и свист лезвий. Рассекать плоть и рассекать ветер. Выбросить из головы всю чушь, есть только поющая сталь и поющий ветер, и струны, соединяющие их, словно два конца скрипки.
"Величье Владыки не в мервских шелках, какие на каждом купце, Не в злате, почившем в гробах-сундуках, - поэтам ли петь о скупце?!
Величье не в предках, чьей славе в веках сиять заревым небосклоном, Не в лизоблюдах, шутах-дураках, с угодливостью на лице.
Достоинство сильных не в мощных руках - в умении сдерживать силу, Талант полководца не в многих полках, а в сломанном вражьем крестце.
Орлы горделиво парят в облаках, когтят круторогих архаров, Но всё же: где спрятан грядущий орёл в ничтожном и жалком птенце?!
Ужель обезьяна достойна хвалы, достойна сидеть на престоле За то, что пред стаей других обезьян она щеголяет в венце?
Да будь ты хоть шахом преклонных годов, султаном племён и народов, - Забудут о злобствующем глупце, забудут о подлеце.
Дождусь ли ответа, покуда живой: величье - ты средство иль цель? Подарок судьбы в начале пути? Посмертная слава в конце?"
Тучи песка с шуршанием, похожим на шепот множества голосов, вьются вокруг, стараясь окружить плотной стеной. Полагаться на зрение или слух уже нельзя, но тренированное тело действует на рефлексах, отлаженно и четко, почти само по себе уходя от песчаных атак... Обострены другие чувства. Интуиция. Чувство времени. Чувство ветра. Тело зверя в итоге рассыпается песком, продолжающим так же носиться около. И что это за кретинизм - воевать топором с погодой. Идиотская ситуация, очередное убогое издевательство. На кой черт? - Как интересно... действительно, Терезе Авильской ответить из аль-Мутанабби, очень неожиданно было)) Вот и о Владыке вспомнил, - слышится в свистящем шуме песка. - Как думаешь, Пятый, хорошо ли это - так долго не хотеть узнавать хозяйскую цепь? Ведь вы все до единого были знакомы со мной... Или, может быть, скажешь теперь, что у тебя хозяев нет и не было - ты сам себе господин?
Мышцы приятно ноют, выходя в режим битвы. Приятно просто держать тяжелое древко в руках, сплетая им ветер и пыль в ветхое кружево мира. - Хозяев - не было. - выдыхает одноглазый. - Были те, за кем я шел, были те, кто давал силу, были те, у кого я брал силу сам. Но я не пёс, чтоб звать кого-то хозяином. Ну а ты - неизвестно кто, неизвестно откуда, и звать никак. Чужие лица, чужие голоса. Маски. А есть ли под ними лицо?
Не стоит думать, что Ноитора сел и всё обстоятельно высказал. Короткие фразы выдыхались с интервалами, чтоб не сбивать ритм - сражение, танец. Неистовый и исступлённый, сакральная пляска дервиша.
Звук бесчисленных ударяющихся друг о друга песчинок - будто смех. - Да как ни назови, суть в том, что ты пока ни за кем не шел и не идешь по своей воле, тебя волочили и волочат... незаметно, называй это судьбой, если угодно. Отчего же неугодно ощутить всю длину цепи, силу или слабость каждого звена, посредством рывка за ошейник? В тебе, кажется, слишком надолго застряла уверенность в твоей бывшей силе, которой нет сейчас. Отрицая цепь, как можно разорвать ее и своей волей пойти за кем-то... или в другую сторону.
Здесь тебе диктуют роль, ты играешь. Флирт и флер, Блажь и ложь. Но кто герой? Нет, не ты герой - суфлер.
Ставишь на кон жизнь и смерть, стыд и совесть, честь и месть. А герой - за ширмой ферзь, кто тебе диктует текст.
Кто смеется над пустым мельтешеньем сцен и лиц, Все предвидя с высоты перевернутых страниц.
Голос твой - слова его, боль твоя - его сюжет. В зале шепот, приговор... но все кончается уже.
Я показываю только чужие лица. Если то, что видишь, не нравится - забота не моя. А увидишь лицо, которое за мной - решишь, куда хочешь двигаться дальше. Ты ведь позволяешь себе получать удовольствие от игрушки в твоих руках, которую тебе дал враг?
Ноитора смеётся над словами. Ноитора хохочет в центре смерча. - Цепь? Судьба? Мне наплевать. Ноитора протягивает руку, узкую и вытянутую, словно копьё, и ей рассекает стену песка, зачерпывает горсть и снова выпускает по ветру. - Говоришь много и несвязно. Ноитора раскручивает алебарду и с силой вонзает в песок перез собой. - Верно сказано, игрушка. Ненастоящая, как и ты. Тлен и ржа. Ноитора вращается вокруг своей оси, рассекая песок руками, словно клинками, и кружит голову адреналин. Удары сердца в ушах - словно гром, свист бури - словно свист ветра, а песок дождевой завесой кружит вокруг...
О гроза, гроза ночная, ты душе - блаженство рая, Дашь ли вспыхнуть, умирая, догорающей свечой,
Дашь ли быть самим собою, дарованьем и мольбою, Скромностью и похвальбою, жертвою и палачом?
Не встававший на колени - стану ль ждать чужих молений? Не прощавший оскорблений - буду ль гордыми прощён?!
Тот, в чьём сердце - ад пустыни, в море бедствий не остынет, Раскалённая гордыня служит сильному плащом.
Я любовью чернооких, упоеньем битв жестоких, Солнцем, вставшим на востоке, безнадёжно обольщён.
Только мне - влюблённый шёпот, только мне - далёкий топот, Уходящей жизни опыт - только мне. Кому ж ещё?!
Пусть враги стенают, ибо от Багдада до Магриба Петь душе Абу-т-Тайиба, препоясанной мечом!
Песок кружит с ним вместе, будто пытаясь поймать его ритм, будто можно им управлять движениями тела, движениями рук. - И правда, смешно... в нынешнем виде петь о душе, мечом препоясанной. Пустое хвастовство.
Ноитора только фыркает в ответ. Неведомый глюк может язвить сколько угодно - всё равно танцующему на эти подколки наплевать. Его состояние сейчас в чём-то сродни экстазу, он не пытается управлять песком, он сейчас сосредоточен только на себе. Сейчас он на грани мира своего сна, ему знаком этот песок, знакомо небо и луна, и он переходит эту грань в танце со стихией, вспоминая, как поют под пальцами струны мира, вспоминая, как это - быть и инструментом и музыкантом, как извлечь аккорды из этих струн и как по их дрожи понять, что же поёт тебе мир... Некая внутренняя сила, название которой он не знает - или не помнит, но наличие которой чуял в людях, его окружающих, загорается внутри. Словно свеча внутри китайского фонарика, разгорается искра, скрытая в глубине. Струны, проходящие под пальцами, становятся проводниками, они сияют, раскалённые, словно расплавленное золото. Песчинки разлетаются в стороны, словно сдутые неслышимыми звуковыми волнами.
Отвергаемый этим танцем, хаос вокруг настораживается и замирает в ожидании... И этого уже не заметит танцующий, творящий внутри новое пространство, куда преследователь не старается проникнуть за ним, наблюдая лишь со стороны... вслушиваясь в странную мелодию - определенно слышанную раньше, но по мере развития становящуюся все менее знакомой. Заставляющую испытывать волнение: плавно и неистово крутящийся волчок, пущенный рукой играющего ребенка, все же двигается собственным путем, независимо от его воли?
Раскалённые струны врезаются в кожу, выжигая под ней ослепительную паутину, сплетаются, перекрещиваются, поют. Становятся продолжением нервов, натянутых как струны, обжигающей лавой плещут в лицо, вспыхивают золотым пламенем старые шрамы под повязкой, и вот уже повязки нет, и ничего вокруг нет, только нечто в центре сияющих тенёт - то ли муха, то ли паук, то ли марионетка, то ли кукловод внутри обжигающего вихря. Струн всё больше, сияние их сливается, окутывая коконом Ноитору. Уже непонятно - то ли вращается кокон, то ли мир вокруг, а может всё застыло в неподвижности безвременья? Сияние прогибает мир, раскачивая реальность в переливах раскалённого воздуха. Струны свиваются кольцами и спиралями, ввинчиваются в вены и артерии, прожигают для себя новые каналы - или просто очищают старые? Скручиваются в тугой и палящий клубок в голове, прожигая дыру внутри - и плещет из той дыры пустота дальнего космоса, обжигающий холод и тьма. Огонь лавой обливает дыру по окоёму, закрывает трассерами тысяч искр, и успокаивается - жар снаружи, холод внутри. Сияние с нитей словно втягивается внутрь, сами нити всё прозрачнее - и вот уже не различить их в воздухе, лишь воспоминание о звуке впечаталось в память. А в центре кратера из спёкшегося от жара в стекло песка сидит Ноитора, держась за пульсирующую кислотной болью голову. Похмелье такое похмелье.
"Я знаю, должно быть что-то ещё. Я помню это из сна. Могу вспомнить, но не буду вспоминать. Я не отдам это воспоминание чужому глюку. Чужой. Вторженец. Ни пяди земли захватчику."
«От Ноиторы Джируги остались не только имя и гонор. О… было очень красиво, истинное удовольствие… еще. Защищать Терезу, прекрасно. Но как насчет позволить ей защитить тебя? Избавляйтесь от меня, если я враг! Или разумное нежелание видеть врагом того, кто за мной стоит – это оно мешает выяснить, что я такое? »
В столь интимный момент вмешиваться, препятствовать или помогать – слишком опасно… но до чего хочется пронаблюдать, присутствовать, видеть новую Терезу, которая могла бы появиться, не суть – благодаря или вопреки, но не без меня... а в это время о себе деликатно напоминает другая часть. Что-то важное, или просто он считает подобное поведение невежливым? Ну подожди еще чуть…
Вокруг теперь тихо. Очень, очень тихо. И пусто, но... как-то... неправильно, нет. Как если бы чужак хотел, чтобы подумали, будто он испугался и ушел по-английски, не прощаясь. А на самом деле - затаился. Крупицами распылившись по песчаному покрову, облегая смутными тенями горизонт, едва дыша душным ветерком, налетающим лишь изредка и вяло. Это замаскированное присутствие ощущается совсем слабо, но повсюду. Как больше угадываемый, чем уловимый запах, который все же не выветривается до конца. Пока что.
После каждого движения голова отзывается взрывом боли. Можно лечь на спину, почувствовать кожей медленно остывающую гладкую поверхность под собой, чуть вогнутую, словно стенка гигантской чашки, и дать голове немного покоя…
...озноб забрался в рукава...
Постепенно становится всё прохладнее, жалкие лоскуты, оставшиеся от одежды, и рукавами-то не назвать. Всё произошедшее вспоминается смутно, словно было в пьяном угаре, когда не думая – просто делаешь…
Я пью -- в раю, пою -- в раю
В такие моменты рай и ад перемешиваются, и можно убить или умереть – разницы нет…
стою у жизни на краю
И не вспомнишь потом, кого убивал, кого любил, всё смешивается в сумасшедшем калейдоскопе…
Отдав рассудок забытью,
В такие моменты можно жечь еретиков или умирать за веру, не зная сомнений и страха…
отдав сомненья вере;
А потом приходит похмелье, и остаётся только лежать и смотреть в небо, и не сдвинет с места ни ангел, ни дьявол – ведь они, по сути, есть одно, по разные стороны баррикад.
О ангелы! -- я вас убью, но душу грешную мою Оставьте!.. Тишина. Уют. И день стучится в двери.
… Смотреть в мутно-чёрное небо, словно запылённое или захватанное чьими-то пальцами, как обьектив дешевого фотоаппарата. Сам воздух, затхлый, словно в давно нежилой комнате, с лёгким оттенком гнили.
Это серость, это сырость, это старость бытия…
Чей-то взгляд ощущается затылком – вроде и нет никого – ан нет, подсматривают в замочную скважину, таятся за углом. Остаётся лишь устроиться поудобнее, положив руки под голову, и ждать, когда пройдёт похмелье. Прикрыть глаза и дать волю чеканным строкам старинных стихов.
...Ночи плащ, луной заплатан, вскользь струится по халату, с сада мрак взимает плату скорбной тишиной — в нетерпении, в смятеньи меж деревьев бродят тени, и увенчано растенье бабочкой ночной...
Пустыня, очень похожая на эту. Но по ней бродят настоящие демоны. Сильные, величественные, проплывают они перед внутренним взором.
Что нам снится? Что нам мнится? Грезы смутной вереницей проплывают по страницам книги бытия, чтобы в будущем продлиться, запрокидывая лица к ослепительным жар-птицам... До чего смешно! — сны считая просто снами, в мире, созданном не нами, гордо называть лгунами тех, кто не ослеп, кто впивает чуждый опыт, ловит отдаленный топот, кто с очей смывает копоть, видя свет иной!..
Это они приходили в тех снах, что не были снами, они правили грёзами, что были миром. Они разворачивали крылья в чёрных небесах, они стелились по серому песку, скрывались в тенях или создавали их.
...Пес под тополем зевает, крыса шастает в подвале, старый голубь на дувале бредит вышиной — крыса, тополь, пес и птица, вы хотите прекратиться? Вы хотите превратиться, стать на время мной?! Поступиться вольным духом, чутким ухом, тощим брюхом?
Это они приходили в белостенный дворец, становясь из демонов – почти богами, и лишь их тени – тени демонов, собравшие в себе силу и ярость, запечатавшие в себе звериную натуру, сгущались за спинами. Сгущались, темнели, словно чёрные дыры в пространстве, меняли форму, преображаясь… И лишь одна из всех теней была человечной – маленькая и тощая девчонка встала рядом с сильнейшим из демонов. Тени же прочих стали оружием – мечами, секирой, алебардой. Сейфами для силы, ключами к которым были сами демоны. Глупые боги считали, что мечи демонов все имеют собственные души. Они ошибались. Даже девчонка у сильнейшего из демонов делила с ним одну душу на двоих. Разорванную на части, чтобы избежать мучительного одиночества.
На софе тепло и сухо, скучно на софе, в кисее из лунной пыли... Нас убили и забыли, мы когда-то уже были целою страной, голубями, тополями, водоемами, полями, в синем небе журавлями, иволгой в руке, неподкованным копытом... Отгорожено, забыто, накрест досками забито, скрыто за стеной.
Они сражались, обагряя мечи кровью, сливаясь с ними воедино, открывая сейфы, обретая былую демоническую силу. И всё равно умирали, рано или поздно, сойдясь в поединке с богами – ярость против спокойствия, сила против опыта. Погибли все, став песком, пылью, ночными мотыльками…
...Жизнь в ночи проходит мимо, вьется сизой струйкой дыма, горизонт неутомимо красит рыжей хной... Мимо, путником незрячим сквозь пустыни снег горячий, и вдали мираж маячит дивной пеленой: золотой венец удачи — титул шаха, не иначе! Призрак зазывалой скачет: эй, слепец, сюда! Получи с медяшки сдачу, получи динар впридачу, получи... и тихо плачет кто-то за спиной.
Возникнув в новом мире, став его обитателями, они забыли всё, но прошлое приходило во снах, мерещилось в наркотических грёзах… Прошлое было сокровищем, которое хранили, за которым охотились, не вполне понимая, что же хотят получить.
Ночь смеется за порогом: будь ты шахом, будь ты Богом — неудачнику итогом будет хвост свиной, завитушка мерзкой плоти! Вы сгниете, все сгниете, вы блудите, лжете, пьете... Жизнь. Насмешка. Ночь.
Черт, не самое лучшее время выбрал расслабиться... ...или действительно на пределе?
Хотела видеть? Смотри. "Похмелье". Эта слабость, какой же слабый... Отвратительно. На золоте песка - человеческое тело, такое красивое, такое недолговечное и ничтожное... что было бы в нем особенного без этой нелюдской хищной стройности, которая совсем иной природой придана? Абрис насекомого в золоте янтаря... гигантское древнее существо, чудом сохранившееся - и медленно, мучительно медленно агонизирующее, напрочь увязшее в тысячелетней смоле своего прошлого... Только изредка вздрогнут усеянные шипами конечности в очередном бесполезном усилии выбраться. Да от близости - пусть и ненастоящей - добычи, шевельнутся голодно, еле заметно, острые жвала... смертоносные когда-то. Может ли вот в это вместиться то - космическое, хаотичное и гармоничное, демоничное и божественное? Может быть, оно не здесь - но где-то рядом? Дрянной слабенький человек, единственная соломинка, по которой она может выползти из своей западни - отдыхает, думая отстраненно о своей потерянности и несуществующем смысле, о больной голове и лоскутьях рваной рейацу, из которой на короткий, вряд ли отмеченный им момент, все-таки - надо же - сумел собрать на себе подобие формы арранкара... Думая, как бы получше спрятать невесть от кого еще неоткрытую им самим тайну. Видя прошлое на поверхности - и тоже увязая в его глубине, как в зыбучем песке.
Чем-то похоже на собственное состояние. Отвратительно. Смотреть дальше на это? Хватит, пожалуй... Становится не просто прохладнее - холоднее. Сверху звезды. Уже не его собственные и не нарисованные, а те, что принадлежат всем и никому. Холодное синее пламя занимается на горизонте, лезет из земли... застилает все призрачной завесой, льется с неба, со всех сторон. Тысячи знакомых и незнакомых ощущений приходят одновременно, разом, возможно ли это выдержать? Оголенные нервы способны обработать лишь толику из касаний миллиардов невидимых рук, из бесчисленных ритмов и разноголосых эхо... на одном полюсе - всеразрушение и пустота, на другом - взрывающаяся переполненность, возможно ли находиться между ними, чувствовать это - и не исчезнуть? Конечно. Но что не сделает сильнее - лучше бы убило.
...Иначе - чем, в конце концов, такой партнер прокормит ее?
Ноитора приподнялся на локте, с интересом разглядывая новый спецэффект. Фыркнул, глядя на попытку снова сменить декорации. На что рассчитывал этот странный глюк, пытаясь выдать с самого начала пустыню за его внутренний мир? Да, пустыня постоянно всплывала в снах - но во внутреннем мире всё было немного иначе... И тот, за кем Нои шёл сейчас, чьим именем пытался прикрыться глупый глюк, это знал. Ну, по крайней мере во снах - знал. Одноглазый лёгким движением поднялся с земли и с хрустом потянулся разминая конечности. Присев на одно колено, коснулся кончиками пальцев земли. Струны мира, сейчас невидимые, откликнулись под пальцами, напевая тихонько. Ноитора тихонько добавил энергии, и струны откликнулись, принося вести о том, где в округе находилось что-то разумное. Направление совпадало с пламенем. Нои распрямился и с ухмылкой спросил у приближающейся стихии: - А зачем тебе всё это? Вообще - зачем? Для чего всё это? Для чего эти звёзды, эта пустыня, для чего вся эта лабуда? Зачем всё это происходит, какова цель? У всякого действия есть цель, у всякого следствия - причина. И просто бессмысленно показывать глюки это хорошо, но какой реакции ты ожидаешь?
А слышала бы - рассмеялась. Ах, до чего же это мило, когда у тебя спрашивают, чего ты хочешь... с пренаивным видом, будто могут абсолютно все дать. Так забавно, когда думают, что твои желания - в самом деле твои. Что иметь их и понимать их - одно и то же. Когда ждут, что ты достанешь список на семи листах и примешься зачитывать в порядке важности... ждут затем, чтобы, не дослушав до конца вереницу полусмысленных шарад, понятных лишь тем, кто их придумывает, сказать "нет". "А угадай! - подразнила бы, кривляясь и смеясь, звеня стеклом, роняя острые осколки в песок... нет, плохо, песок глушит звуки. Не так, а сыпля сверкающие осколки на какую-нибудь новую звучную поверхность... на гладкий каменный пол Лас Ночес, от которого отражался каждый шаг. Ей говорили, что у нее плохой вкус. Она искренне не понимала, что плохого? Все равно она когда-нибудь наденет белые колготки и платье с крылышками, и выйдет прогуляться по городу, чтобы видели все. Она где-то слышала, что белое платье раз в жизни надевает каждая уважающая себя женщина. И сделала это, потому что действительно хотела.
Он все-таки спросил. О, уж она бы покуражилась, если бы сейчас понимала. Очень немногие спрашивали о причинах. "Почему? За что?" Никто не получил прямого ответа. Единственный догадавшийся - не спросил ни разу. Большинство задать вопрос не успевали.
Просто чувствуй, если захочешь. Сможешь. Посмеешь. Просто иди на то, что чувствуешь. Или прочь от этого, или останься на месте - оно само придет. Прими или отвергни - так, как получают облучение, не ощущая его. Сделай себе хуже или лучше. Сделай это мной.
-
-
19.10.2011 в 11:08"Величье Владыки не в мервских шелках, какие на каждом купце,
Не в злате, почившем в гробах-сундуках, - поэтам ли петь о скупце?!
Величье не в предках, чьей славе в веках сиять заревым небосклоном,
Не в лизоблюдах, шутах-дураках, с угодливостью на лице.
Достоинство сильных не в мощных руках - в умении сдерживать силу,
Талант полководца не в многих полках, а в сломанном вражьем крестце.
Орлы горделиво парят в облаках, когтят круторогих архаров,
Но всё же: где спрятан грядущий орёл в ничтожном и жалком птенце?!
Ужель обезьяна достойна хвалы, достойна сидеть на престоле
За то, что пред стаей других обезьян она щеголяет в венце?
Да будь ты хоть шахом преклонных годов, султаном племён и народов, -
Забудут о злобствующем глупце, забудут о подлеце.
Дождусь ли ответа, покуда живой: величье - ты средство иль цель?
Подарок судьбы в начале пути? Посмертная слава в конце?"
-
-
26.10.2011 в 22:19Тело зверя в итоге рассыпается песком, продолжающим так же носиться около.
И что это за кретинизм - воевать топором с погодой. Идиотская ситуация, очередное убогое издевательство. На кой черт?
- Как интересно... действительно, Терезе Авильской ответить из аль-Мутанабби, очень неожиданно было)) Вот и о Владыке вспомнил, - слышится в свистящем шуме песка. - Как думаешь, Пятый, хорошо ли это - так долго не хотеть узнавать хозяйскую цепь? Ведь вы все до единого были знакомы со мной... Или, может быть, скажешь теперь, что у тебя хозяев нет и не было - ты сам себе господин?
-
-
26.10.2011 в 23:09- Хозяев - не было. - выдыхает одноглазый. - Были те, за кем я шел, были те, кто давал силу, были те, у кого я брал силу сам. Но я не пёс, чтоб звать кого-то хозяином. Ну а ты - неизвестно кто, неизвестно откуда, и звать никак. Чужие лица, чужие голоса. Маски. А есть ли под ними лицо?
Не стоит думать, что Ноитора сел и всё обстоятельно высказал. Короткие фразы выдыхались с интервалами, чтоб не сбивать ритм - сражение, танец. Неистовый и исступлённый, сакральная пляска дервиша.
-
-
27.10.2011 в 02:06- Да как ни назови, суть в том, что ты пока ни за кем не шел и не идешь по своей воле, тебя волочили и волочат... незаметно, называй это судьбой, если угодно. Отчего же неугодно ощутить всю длину цепи, силу или слабость каждого звена, посредством рывка за ошейник? В тебе, кажется, слишком надолго застряла уверенность в твоей бывшей силе, которой нет сейчас. Отрицая цепь, как можно разорвать ее и своей волей пойти за кем-то... или в другую сторону.
Здесь тебе диктуют роль, ты играешь. Флирт и флер,
Блажь и ложь. Но кто герой? Нет, не ты герой - суфлер.
Ставишь на кон жизнь и смерть, стыд и совесть, честь и месть.
А герой - за ширмой ферзь, кто тебе диктует текст.
Кто смеется над пустым мельтешеньем сцен и лиц,
Все предвидя с высоты перевернутых страниц.
Голос твой - слова его, боль твоя - его сюжет.
В зале шепот, приговор... но все кончается уже.
Я показываю только чужие лица. Если то, что видишь, не нравится - забота не моя. А увидишь лицо, которое за мной - решишь, куда хочешь двигаться дальше. Ты ведь позволяешь себе получать удовольствие от игрушки в твоих руках, которую тебе дал враг?
-
-
27.10.2011 в 02:48- Цепь? Судьба? Мне наплевать.
Ноитора протягивает руку, узкую и вытянутую, словно копьё, и ей рассекает стену песка, зачерпывает горсть и снова выпускает по ветру.
- Говоришь много и несвязно.
Ноитора раскручивает алебарду и с силой вонзает в песок перез собой.
- Верно сказано, игрушка. Ненастоящая, как и ты. Тлен и ржа.
Ноитора вращается вокруг своей оси, рассекая песок руками, словно клинками, и кружит голову адреналин. Удары сердца в ушах - словно гром, свист бури - словно свист ветра, а песок дождевой завесой кружит вокруг...
О гроза, гроза ночная, ты душе - блаженство рая,
Дашь ли вспыхнуть, умирая, догорающей свечой,
Дашь ли быть самим собою, дарованьем и мольбою,
Скромностью и похвальбою, жертвою и палачом?
Не встававший на колени - стану ль ждать чужих молений?
Не прощавший оскорблений - буду ль гордыми прощён?!
Тот, в чьём сердце - ад пустыни, в море бедствий не остынет,
Раскалённая гордыня служит сильному плащом.
Я любовью чернооких, упоеньем битв жестоких,
Солнцем, вставшим на востоке, безнадёжно обольщён.
Только мне - влюблённый шёпот, только мне - далёкий топот,
Уходящей жизни опыт - только мне. Кому ж ещё?!
Пусть враги стенают, ибо от Багдада до Магриба
Петь душе Абу-т-Тайиба, препоясанной мечом!
-
-
27.10.2011 в 08:00- И правда, смешно... в нынешнем виде петь о душе, мечом препоясанной. Пустое хвастовство.
-
-
27.10.2011 в 11:01Некая внутренняя сила, название которой он не знает - или не помнит, но наличие которой чуял в людях, его окружающих, загорается внутри. Словно свеча внутри китайского фонарика, разгорается искра, скрытая в глубине. Струны, проходящие под пальцами, становятся проводниками, они сияют, раскалённые, словно расплавленное золото. Песчинки разлетаются в стороны, словно сдутые неслышимыми звуковыми волнами.
-
-
28.10.2011 в 07:49-
-
31.10.2011 в 11:30Струн всё больше, сияние их сливается, окутывая коконом Ноитору. Уже непонятно - то ли вращается кокон, то ли мир вокруг, а может всё застыло в неподвижности безвременья? Сияние прогибает мир, раскачивая реальность в переливах раскалённого воздуха. Струны свиваются кольцами и спиралями, ввинчиваются в вены и артерии, прожигают для себя новые каналы - или просто очищают старые? Скручиваются в тугой и палящий клубок в голове, прожигая дыру внутри - и плещет из той дыры пустота дальнего космоса, обжигающий холод и тьма. Огонь лавой обливает дыру по окоёму, закрывает трассерами тысяч искр, и успокаивается - жар снаружи, холод внутри. Сияние с нитей словно втягивается внутрь, сами нити всё прозрачнее - и вот уже не различить их в воздухе, лишь воспоминание о звуке впечаталось в память. А в центре кратера из спёкшегося от жара в стекло песка сидит Ноитора, держась за пульсирующую кислотной болью голову. Похмелье такое похмелье.
"Я знаю, должно быть что-то ещё. Я помню это из сна. Могу вспомнить, но не буду вспоминать. Я не отдам это воспоминание чужому глюку. Чужой. Вторженец. Ни пяди земли захватчику."
-
-
02.11.2011 в 15:53Защищать Терезу, прекрасно. Но как насчет позволить ей защитить тебя? Избавляйтесь от меня, если я враг!
Или разумное нежелание видеть врагом того, кто за мной стоит – это оно мешает выяснить, что я такое? »
В столь интимный момент вмешиваться, препятствовать или помогать – слишком опасно… но до чего хочется пронаблюдать, присутствовать, видеть новую Терезу, которая могла бы появиться, не суть – благодаря или вопреки, но не без меня... а в это время о себе деликатно напоминает другая часть.
Что-то важное, или просто он считает подобное поведение невежливым? Ну подожди еще чуть…
Вокруг теперь тихо. Очень, очень тихо. И пусто, но... как-то... неправильно, нет.
Как если бы чужак хотел, чтобы подумали, будто он испугался и ушел по-английски, не прощаясь. А на самом деле - затаился. Крупицами распылившись по песчаному покрову, облегая смутными тенями горизонт, едва дыша душным ветерком, налетающим лишь изредка и вяло.
Это замаскированное присутствие ощущается совсем слабо, но повсюду. Как больше угадываемый, чем уловимый запах, который все же не выветривается до конца.
Пока что.
-
-
15.11.2011 в 13:46После каждого движения голова отзывается взрывом боли. Можно лечь на спину, почувствовать кожей медленно остывающую гладкую поверхность под собой, чуть вогнутую, словно стенка гигантской чашки, и дать голове немного покоя…
Постепенно становится всё прохладнее, жалкие лоскуты, оставшиеся от одежды, и рукавами-то не назвать. Всё произошедшее вспоминается смутно, словно было в пьяном угаре, когда не думая – просто делаешь…
В такие моменты рай и ад перемешиваются, и можно убить или умереть – разницы нет…
И не вспомнишь потом, кого убивал, кого любил, всё смешивается в сумасшедшем калейдоскопе…
В такие моменты можно жечь еретиков или умирать за веру, не зная сомнений и страха…
А потом приходит похмелье, и остаётся только лежать и смотреть в небо, и не сдвинет с места ни ангел, ни дьявол – ведь они, по сути, есть одно, по разные стороны баррикад.
Оставьте!.. Тишина. Уют. И день стучится в двери.
… Смотреть в мутно-чёрное небо, словно запылённое или захватанное чьими-то пальцами, как обьектив дешевого фотоаппарата. Сам воздух, затхлый, словно в давно нежилой комнате, с лёгким оттенком гнили.
Чей-то взгляд ощущается затылком – вроде и нет никого – ан нет, подсматривают в замочную скважину, таятся за углом.
Остаётся лишь устроиться поудобнее, положив руки под голову, и ждать, когда пройдёт похмелье. Прикрыть глаза и дать волю чеканным строкам старинных стихов.
с сада мрак взимает плату скорбной тишиной —
в нетерпении, в смятеньи меж деревьев бродят тени,
и увенчано растенье бабочкой ночной...
Пустыня, очень похожая на эту. Но по ней бродят настоящие демоны. Сильные, величественные, проплывают они перед внутренним взором.
проплывают по страницам книги бытия,
чтобы в будущем продлиться, запрокидывая лица
к ослепительным жар-птицам... До чего смешно! —
сны считая просто снами, в мире, созданном не нами,
гордо называть лгунами тех, кто не ослеп,
кто впивает чуждый опыт, ловит отдаленный топот,
кто с очей смывает копоть, видя свет иной!..
Это они приходили в тех снах, что не были снами, они правили грёзами, что были миром. Они разворачивали крылья в чёрных небесах, они стелились по серому песку, скрывались в тенях или создавали их.
старый голубь на дувале бредит вышиной —
крыса, тополь, пес и птица, вы хотите прекратиться?
Вы хотите превратиться, стать на время мной?!
Поступиться вольным духом, чутким ухом, тощим брюхом?
Это они приходили в белостенный дворец, становясь из демонов – почти богами, и лишь их тени – тени демонов, собравшие в себе силу и ярость, запечатавшие в себе звериную натуру, сгущались за спинами. Сгущались, темнели, словно чёрные дыры в пространстве, меняли форму, преображаясь… И лишь одна из всех теней была человечной – маленькая и тощая девчонка встала рядом с сильнейшим из демонов. Тени же прочих стали оружием – мечами, секирой, алебардой. Сейфами для силы, ключами к которым были сами демоны. Глупые боги считали, что мечи демонов все имеют собственные души. Они ошибались. Даже девчонка у сильнейшего из демонов делила с ним одну душу на двоих. Разорванную на части, чтобы избежать мучительного одиночества.
в кисее из лунной пыли... Нас убили и забыли,
мы когда-то уже были целою страной,
голубями, тополями, водоемами, полями,
в синем небе журавлями, иволгой в руке,
неподкованным копытом... Отгорожено, забыто,
накрест досками забито, скрыто за стеной.
Они сражались, обагряя мечи кровью, сливаясь с ними воедино, открывая сейфы, обретая былую демоническую силу. И всё равно умирали, рано или поздно, сойдясь в поединке с богами – ярость против спокойствия, сила против опыта. Погибли все, став песком, пылью, ночными мотыльками…
горизонт неутомимо красит рыжей хной...
Мимо, путником незрячим сквозь пустыни снег горячий,
и вдали мираж маячит дивной пеленой:
золотой венец удачи — титул шаха, не иначе!
Призрак зазывалой скачет: эй, слепец, сюда!
Получи с медяшки сдачу, получи динар впридачу,
получи... и тихо плачет кто-то за спиной.
Возникнув в новом мире, став его обитателями, они забыли всё, но прошлое приходило во снах, мерещилось в наркотических грёзах… Прошлое было сокровищем, которое хранили, за которым охотились, не вполне понимая, что же хотят получить.
неудачнику итогом будет хвост свиной,
завитушка мерзкой плоти! Вы сгниете, все сгниете,
вы блудите, лжете, пьете... Жизнь. Насмешка. Ночь.
-
-
27.11.2011 в 05:18...или действительно на пределе?
Хотела видеть? Смотри.
"Похмелье". Эта слабость, какой же слабый... Отвратительно.
На золоте песка - человеческое тело, такое красивое, такое недолговечное и ничтожное... что было бы в нем особенного без этой нелюдской хищной стройности, которая совсем иной природой придана?
Абрис насекомого в золоте янтаря... гигантское древнее существо, чудом сохранившееся - и медленно, мучительно медленно агонизирующее, напрочь увязшее в тысячелетней смоле своего прошлого... Только изредка вздрогнут усеянные шипами конечности в очередном бесполезном усилии выбраться. Да от близости - пусть и ненастоящей - добычи, шевельнутся голодно, еле заметно, острые жвала... смертоносные когда-то.
Может ли вот в это вместиться то - космическое, хаотичное и гармоничное, демоничное и божественное?
Может быть, оно не здесь - но где-то рядом?
Дрянной слабенький человек, единственная соломинка, по которой она может выползти из своей западни - отдыхает, думая отстраненно о своей потерянности и несуществующем смысле, о больной голове и лоскутьях рваной рейацу, из которой на короткий, вряд ли отмеченный им момент, все-таки - надо же - сумел собрать на себе подобие формы арранкара...
Думая, как бы получше спрятать невесть от кого еще неоткрытую им самим тайну.
Видя прошлое на поверхности - и тоже увязая в его глубине, как в зыбучем песке.
Чем-то похоже на собственное состояние. Отвратительно.
Смотреть дальше на это?
Хватит, пожалуй...
Становится не просто прохладнее - холоднее. Сверху звезды. Уже не его собственные и не нарисованные, а те, что принадлежат всем и никому.
Холодное синее пламя занимается на горизонте, лезет из земли... застилает все призрачной завесой, льется с неба, со всех сторон. Тысячи знакомых и незнакомых ощущений приходят одновременно, разом, возможно ли это выдержать? Оголенные нервы способны обработать лишь толику из касаний миллиардов невидимых рук, из бесчисленных ритмов и разноголосых эхо... на одном полюсе - всеразрушение и пустота, на другом - взрывающаяся переполненность, возможно ли находиться между ними, чувствовать это - и не исчезнуть?
Конечно.
Но что не сделает сильнее - лучше бы убило.
...Иначе - чем, в конце концов, такой партнер прокормит ее?
-
-
28.11.2011 в 03:49Одноглазый лёгким движением поднялся с земли и с хрустом потянулся разминая конечности. Присев на одно колено, коснулся кончиками пальцев земли. Струны мира, сейчас невидимые, откликнулись под пальцами, напевая тихонько. Ноитора тихонько добавил энергии, и струны откликнулись, принося вести о том, где в округе находилось что-то разумное. Направление совпадало с пламенем. Нои распрямился и с ухмылкой спросил у приближающейся стихии:
- А зачем тебе всё это? Вообще - зачем? Для чего всё это? Для чего эти звёзды, эта пустыня, для чего вся эта лабуда? Зачем всё это происходит, какова цель? У всякого действия есть цель, у всякого следствия - причина. И просто бессмысленно показывать глюки это хорошо, но какой реакции ты ожидаешь?
-
-
05.12.2011 в 04:09А слышала бы - рассмеялась. Ах, до чего же это мило, когда у тебя спрашивают, чего ты хочешь... с пренаивным видом, будто могут абсолютно все дать. Так забавно, когда думают, что твои желания - в самом деле твои. Что иметь их и понимать их - одно и то же.
Когда ждут, что ты достанешь список на семи листах и примешься зачитывать в порядке важности... ждут затем, чтобы, не дослушав до конца вереницу полусмысленных шарад, понятных лишь тем, кто их придумывает, сказать "нет".
"А угадай! - подразнила бы, кривляясь и смеясь, звеня стеклом, роняя острые осколки в песок... нет, плохо, песок глушит звуки. Не так, а сыпля сверкающие осколки на какую-нибудь новую звучную поверхность... на гладкий каменный пол Лас Ночес, от которого отражался каждый шаг.
Ей говорили, что у нее плохой вкус. Она искренне не понимала, что плохого? Все равно она когда-нибудь наденет белые колготки и платье с крылышками, и выйдет прогуляться по городу, чтобы видели все. Она где-то слышала, что белое платье раз в жизни надевает каждая уважающая себя женщина.
И сделала это, потому что действительно хотела.
Он все-таки спросил. О, уж она бы покуражилась, если бы сейчас понимала.
Очень немногие спрашивали о причинах. "Почему? За что?"
Никто не получил прямого ответа.
Единственный догадавшийся - не спросил ни разу.
Большинство задать вопрос не успевали.
Просто чувствуй, если захочешь. Сможешь. Посмеешь. Просто иди на то, что чувствуешь.
Или прочь от этого, или останься на месте - оно само придет. Прими или отвергни - так, как получают облучение, не ощущая его. Сделай себе хуже или лучше.
Сделай это мной.
Или не делай... оно само придет.